Он выглядит пиратом, и экономика целого острова держится только на нем. Он сделал мировой знаменитостью свой островок Йонагуни, который мал (28 кв. км), практически лишен растительности, еле-еле высовывается из воды своими скалами, а треть полезной площади этого скудного кусочка земли занимает взлетно-посадочная полоса для малой авиации. Самолеты привозят сюда, на самую западную территорию Японии, все, что нужно острову и его жителям численностью чуть более тысячи человек: воду, пищу, одежду, запчасти и туристов-дайверов, которые едут со всего мира к Аратаке и его пирамиде.
Рожденный нырять
Аратаке родился уродом. Левая нога младенца была атрофирована. В японской рыбацкой деревушке около 60 лет назад, где жизнь была скудна и примечательна только тайфунами да нерегулярными заходами кавасаки (деревянное моторно-парусное судно, — прим. автора) с Окинавы, никто и помыслить не мог о неврологической медицине. По сей день Аратаке перемещается по суше с палочкой.
Но ведь рядом – море, столько моря! И ходить по этому клочку земли – куда? Поэтому мальчик Кихачиро поплыл, наверное, раньше, чем научился управляться со своей уродской ногой и тростью. На Йонагуни все рыбаки. Рыбаком стал и он. Бросал сети, гарпунил акул-молотов, которых у местных скал тысячи, нырял за омарами и лангустами, скакал на местных лошадках, которые водятся только на этом острове и так и зовутся – лошади Йонагуни. Грамотой был обделен, потому что она ему была не нужна – он с малолетства был вынужден создавать собственную цивилизацию, подгонять ее под свое тело и под свой остров.
Под воду – навсегда
В конце 1970-х та не нуждающаяся в Аратаке цивилизация привезла на кавасаки с Окинавы добытчиков моллюсков, которые ныряли не как юноша-урод с Йонагуни (на 30 метров с привязанным камнем, одним ластом на здоровой ноге и со вдохом, задержанным на добрых пять минут), а с баллонами за спиной. Так он познакомился с аквалангом, безумно дорогим по тем временам изобретением. Несколько лет работал на лангустах и омарах, как проклятый, – нырял, нырял, нырял. Лишь бы заполучить эту великую возможность – быть под водой как можно дольше и видеть как можно больше. Так в сарайчике за раздвигающимися фусума во дворе рыбацкого домика появился сначала баллон, потом компрессор, потом прочая амуниция, которая тогда еще не называлась дайверской. Это было рабочее оборудование для промысла. Телевизор в домике появился на несколько лет позже, он мутно ловил какие-то тайваньские передачи, его и не включали, он был лишь предметом, обозначающим, что семья разбогатела, – цивилизация с ретранслятором от NHK вспомнила о Йонагуни только на рубеже 1980-х.
А уже крепко стоящий на ногах (в переносном смысле) рыбак-капиталист Аратаке расширял промысел, покупал катера, набирал ныряльщиков. Началась и заря туристического дайвинга. Богатенькие юноши из Токио, пока еще единицами, начали заезжать за экзотикой южных морей, глазеть на коралловые рифы и акульи стаи. Забить воздух в баллоны можно было на этой японской окраине только у Аратаке. Так он стал дайв-гидом.
Изеки-пойнт
Скалистый обрыв на той стороне острова, что обращена к Тайваню, рыбаки посещали редко: место непромысловое, практически всегда штормовое, на дне – все те же скалы и крупные камни, где лангустам и моллюскам и щелей не найти, куда забиться. Неинтересное было место этот мыс Изеки. Нерыбное и безлюдное. Земля и почва есть, без аренды, а даже сеять тут крестьяне не хотели: тайфуны регулярны и урожай на открытом Тихому океану обрыве смывало в считаные часы. Что заставило Аратаке полезть в этом бессмысленном месте на глубину – он никому никогда не рассказывал.
Но в 1985 году увиденное под штормящей кромкой воды на глубине в 25 метров взволновало его. Нечто мистическое, созданное не хаосом природы, а упорядоченной формой, скрытым смыслом предстало перед стеклом маски Аратаке. Лестницы, входы, арки, площадки, ровные, прочерченные по линейке желоба, пробитые в скале. Одиночный камень в несколько десятков тонн на постаменте. Откуда он упал? Кто его туда поставил? Конфигурации, совершенно отличные от скалы Изеки. Над водой – мрачное торжество стихии над любыми ухищрениями человека, под водой – как будто кем-то созданный осмысленный порядок неизвестного предназначения. Монумент.
Кругозор от NHK
Аратаке показал находку сначала своим артельщикам, которые ныряли за лангустами, потом заезжим туристам-дайверам. К тому времени он стал и упоенным телезрителем, а NHK с ее манией к просветительству крутила documentary: Антарктида, Тибет, Великие каньоны, etc. Модным в ту эпоху, когда рушились железные занавесы и сверхдержавы, стало необъяснимое: Стоунхендж, птицы пустынь Наска, круги на кукурузных полях. Из телевизора сухоногий ныряльщик узнал имя Масааки Кимуры, ученого морской геологии, пригласил его к своему Монументу и заполучил рьяного приверженца теории, что Изеки-пойнт – дело рук нечеловеческих. В литературе мистического толка пишут без обиняков об этом странном альянсе полуграмотного рыбака-ныряльщика и доктора наук двух университетов – Токийского и Рюкюского: «Руины Йонагуни стали предметом ожесточенных споров, в которых приняли участие как историки, так и геологи. Несмотря на строгие плоскости, правильные дуги и идеально прямые параллельные ребра элементов комплекса, целиком вырубленного в скале, большинство ученых упорно называло это сооружение «причудливой игрой естественных природных процессов». Основная тому причина проста – по самым грубым подсчетам, этот комплекс мог возвышаться над поверхностью воды не менее 10 тыс. лет назад, когда уровень воды в Мировом океане был метров на 40 ниже нынешнего. Но для историков очевидно, что в те времена человек или собирал коренья и плоды, или охотился с дубиной в шкурах на диких животных, но уж никак не владел искусством вырубать в камне монументальные сооружения».
По следам Макаревича
Полетели мы к Аратаке после премьеры фильма Андрея Макаревича «Тайна Йонагуни». Подводное видео впечатляло, но ключевая фраза мелькнула в фильме, сказанная самим автором: «Рисунки, снимки разве могут передать величие того, что тут наблюдаешь?» Ну нам-то всяко ближе, чем Макару из Москвы через Токио. А Аратаке настолько уверовал во всесилие телевидения, что моя корявая фраза в имейле, отправленном его англоязычным помощникам, – I’m a deputy chief of TV-station in Vladivostok – вызвала быстрый и благодарный ответ с предложением скидок и участия самого «великого и ужасного» в погружениях к тайнам.
Был октябрь, и только что прошедший тайфун раскачал Изеки-пойнт так, что казалось немыслимым падать за борт – как бы лодка не перевернулась в эдакой-то волне. Но этот сухоногий пират не выказывал ни малейших сомнений. «В набежавшую волну» прыгнул первым, держа над головой геологический молоток, за ним гроздью посыпались его помощники, а потом уж иностранная любопытствующая публика – телевизионщики из Владивостока и писатель-мистик Ричард Арчер из Сиэтла. Кстати, он ухитрился наваять целую книжку о том дне наших нырялок, нечто настолько фантастическое, что Аратаке возомнил бы себя царем лемурийцев, кабы мог читать англоязычное фэнтези. Рекомендую фанатам мистического: Tsubute (Seeds of Civilization) by R. J. Archer, покетбук, $10,95. Я не осилил.
Пепел Жака Майоля
Миф о «японской Атлантиде» расползся по всему земному шару, но Аратаке не стал приватизатором подводных руин. На этом мифе он строил свой реальный мир для своих односельчан. Когда едешь сегодня по коротким улицам острова и спрашиваешь: «Чей это магазин, чей пирс, чья гостиница?» – ответ слышишь из сказки про Кота в сапогах: «Аратаке-сан!» (подстрочником – «Маркиза Карабаса»).
Великий free-diver, первый человек на земле, нырнувший за глубину 100 метров без акваланга, Жак Майоль при жизни был очарован этим инопланетным Монументом. Он приехал к Аратаке и нырял-нырял на гипервентиляции к самому основанию пирамиды, на 45 метров, где высится странная скала, напоминающая индейский профиль из ацтекской цивилизации. Крышу Майолю потом все-таки снесло, и он покончил жизнь самоубийством в своей родной Франции, но в предсмертной записке написал: «Развейте мой пепел над Йонагуни». Завещание было исполнено. Аратаке установил у ступеней «фундамента» подводную мемориальную доску о Жаке Майоле. Ныряет к ней с туристами. Mysterious forever! Безумные инопланетяне создали нечто, что тянет в глубину безумных землян.
Саке, от которого хана
Пират ухмыляется. Он четырежды тащит меня под воду, сначала к фундаментам, арочным воротам (это глубоко), потом к камню-обелиску, странному равнобедренному треугольному «бассейну» (это уже ближе к поверхности). Писатель Арчер от четвертой нырялки отказывается, не тянет дыхалка, Аратаке жестами и геологическим молотком объясняет: «Как раз сейчас я буду искать кирпичи, которые сделаны не на земле». Я почему-то понимаю, мы падаем вдвоем, и я, прожженный материалист, метрах на 20 видя, как одноластный дайвер, соединив две ноги в очеловеченный рыбий хвост, стучит по известняковым ступеням молотком, вдруг заражаюсь верой в некое Всеединство. «Подводный Пидан», – мелькает на декомпрессионной остановке.
Пират учуял это антиматериалистичное душевное колебание? Помощник Рю на пирсе говорит: «Аратаке вечером приглашает вас к себе, выпить саке». Придя в себя, отправляемся в дом дайв-магната. Встречает сам, никаких помощников, у него минималистский английский. Стол из кедрового среза заставлен сашими («Сегодня пойманы»), но главное угощение – в бочке рядом со столом. В ней болтается бамбуковый половник, зачерпывай, наливай – показывает первооткрыватель инопланетного разума. «Ханазаке», – говорит он. Это местный рисовый самогон под 80 градусов. Я выпиваю первый хозяйский половник, перхаю и говорю по-русски: «Ханазаке – саке, от которого хана», – и провожу ребром ладони по горлу. Аратаке понимает влет, смеется флибустьерски и тянет половник, еще один, еще один… Утром помощник Рю в аэропорту говорит, что я уснул в туалете. Верю. На Йонагуни веришь во все, что кажется дичью полнейшей.
Дайвинг для уродов
В 2012-м на National Geographic Channel случайно вижу фильм: Аратаке собирает со всей Японии людей с физическими недостатками и показывает им подводный мир. Не пирамиду – это для сильных, как он сам. Метра на три-четыре, к кораллам, просвеченной солнцем радужной морской жизни. Зрелище не для слабонервных: его гости – люди, лишенные при рождении конечностей вообще, огромные головы – скукоженные тела, генетический брак, может быть, отягощенный каким-нибудь давним полураспадом со времен Хиросимы. Но они видят, слышат и понимают чутче, чем иной генетический образец. Аратаке тащит под водой человека-обрубка: тот смеется в маске с полным кислородным снабжением, он не может грести, но он плывет в руках Аратаке и потом счастлив в интервью на берегу. Аратаке в студийной съемке уже не появляется, в ней только им воодушевленные уроды, но в микроврезке экрана снизу он ухмыляется подводному оператору через маску: «Это – моя цивилизация».
Роджер прожил в Юго-Восточной Азии лет 15, всю свою бурную молодость. Дайв-клуб White&Blue на тайском острове Пи-Пи, в котором он работал дайв-мастером, 26 декабря 2004 года смыла волна цунами, погибла вся его команда. Он в этот день был в Бангкоке, встречал католическое Рождество с друзьями из Европы. 12 октября 2002 года он проходил всего в 100 метрах рядом с ночным клубом на Бали, который взорвал террорист-смертник – 164 иностранца-туриста и 38 индонезийцев погибли, 209 человек были ранены. Роджера даже взрывной волной не качнуло.
Неправедный ныряльщик
Я называл его Holy Diver, божественный ныряльщик, по названию известной песенки хард-рокера Дио. Там в припеве: «Gotta get away, Holy Diver», – «Должен выбраться, праведный ныряльщик». Он весело скалился и называл меня Dostoevsky Prestuplenie и всегда добавлял: «Hard Russian word!» Слово «наказание» он так и не выучил. И всегда (или почти всегда) выбирался. И был совсем-совсем неправедным… Русскую водку и красную икру, которую мы привозили ему в подарок, он тут же открывал и угощал всех вокруг.
Конечно, познакомились мы случайно, заглянули в дайв-шоп, тот самый потом смытый цунами White&Blue, попросились нырнуть, и в море с нами отправился Роджер. Дайв-мастер, дайв-гид – это на самом деле серьезная и тяжелая работа. Кроме физической подготовки, нужно быть психологом, физиологом, врачом экстренной помощи, знать несколько языков, как полиглоту. Нужно понимать психическое и физическое состояние членов своей группы под водой без слов, без знаков. Новички часто паникуют, не контролируют воздух и не подумают сообщить об этом – их мозг гонит адреналин, дайв-мастер обязан видеть это раньше самой жертвы. Утонувшие в Египте – на совести бездарей, они не поняли смысла этого дела. Иметь сертификацию PADI или NAUI – не значит уметь. Дайв-мастера редко становятся друзьями своим клиентам – еще и эмоциональную нагрузку вкладывать в такую работу не у всех получается. Что понятно и не вызывает претензий.
А Роджер стал другом. И несколько лет подряд мы ездили не на «дайвы в теплых морях», а «к Роджеру». Когда он работал в Таиланде – значит, в Таиланд, перебрался на Бали – значит, на Бали. Он мечтал приехать во Владивосток и занырнуть в северном море: «Никогда не был в воде холоднее 15 градусов».
Федерер или Сондерер?
У коренных швейцарцев, как и у японцев, фамилий мало. Сказывается вековая закрытость нейтралитетом. На островах каждый второй Танака или Ямамото, в горах каждый второй Роджер, и если не Федерер, то Сондерер.
– Роджер, – спрашиваю его, – почему ты не инструктор горнолыжного курорта? Почему тебя из высокогорной Швейцарии занесло в подводную Азию? Почему ты не играешь в большой теннис, как Федерер?
– Все просто. Я же из банкирской семьи. Четвертый и последний из детей. А в традиционном банковском деле швейцарцев сейфы и счета переходят к старшим наследникам. Мне нужно лет сто ждать, чтобы стать швейцарским банкиром, поэтому здесь и сейчас я стал тайцем-балийцем, – скалится в 44 зуба, – чуть-чуть потолстею, чтобы жиром спасаться от холода, и стану русским».
Ластами не хлопать!
– Роджер, да ты чокнутый эколог, – говорит Серега Малый, камчадал и браконьер со стажем, любитель крабьих свадеб в апреле, когда панцири и клешни не помещаются в мешок, а погружения всегда сопровождаются лютым переохлаждением. – Почему ты запретил мне похлопать акулу по спине?
Мы на борту, стравливаем азот из крови. Впереди еще одна нырялка. Роджер, вечно смеющийся, вдруг серьезен, как епископ на кафедре.
– Нельзя бить ластой по кораллу, нельзя хлопать акулу по спине. Don’t touch, only see. Ты сильный русский, ты можешь висеть в воде. Виси. Не трогай тех, кто слабее тебя.
Роджер ведет в пещеру на маленьком островке Пи-Пи-Ли, остров необитаемый, вход на глубине 25 метров, потом лабиринт, разные уровни, щели, куда еле-еле влезает баллон. Ластами хлопаем, как ни старайся, у позади идущего перед маской – муть кораллового песка. Фонари эту взвесь не пробивают. Идем по веревке, которую продернули первопроходцы лабиринта, как нить Ариадны. Видимость нулевая. «Куда он нас тащит, зачем?» Камчадал зацепляется за Ариаднину веревку вентилем дыхательного баллона, рукой не достать, он не понимает, что его держит, уже намерен скинуть BCD, нервничает явно, а Роджер впереди – он ведущий. Все-таки ведомые спасаются-отцепляются сами. Над головой – скала, воздуха не хватит, куда? И внезапно – всплыли. Грот освещается странным светом, пробившимся через песчаник и корни пальм. Выхода на поверхность нет, но это – земля! Сбрасываем акваланги и пляшем под пещерным сводом на камнях. Сверху свисают сталактиты, намытые тропическими ливнями. Эйфория.
А камчадал Малый, «зацепившийся», мрачно говорит: «Роджер, ты бы кабак здесь, что ли, открыл? Назови «В гостях у Веселого Роджера». Тут, на камни, поставь столики. Четыре влезет. В баллоны посетителям забей веселящего газу, чтобы водку сюда по лабиринту не тащить. Ящик точно не пролезет».
Пошутили, посмеялись. Назад, на катер, тем же путем, на остатках воздуха.
Декомпрессиметр Роджера визжал, как перепуганный.
Кабак «У Веселого Роджера»
Таец-балиец швейцарского происхождения все-таки построил свой кабак на острове Бали в местечке Карангасем. Конечно, совсем не такой, как мыслилось камчадалу Сереге. Небольшой дайв-центр с маленькой столовкой. Но назвал его громко, выплеснув всю свою революционную обиду на мир швейцарского банковского капитализма: Scuba Libre Bali. Роджер всегда любил носить футболки с Че Геварой, в адресе его интернет-ящика красовалось elgadobundo.
Так же революционно Роджер и женился – на балиийке Деборе из хорошей индонезийской богатой семьи, родилась у них девочка. Когда он написал мне об этом важном событии в своей жизни, девочке мы привезли матрешку. Осторожно спрашиваю: «А как в Швейцарии семья банкиров отнеслась к такому мезальянсу?» Роджер делает вид, что не понимает вопроса. Я и не настаиваю.
В тот приезд к уже семейному «праведному ныряльщику» двое моих приятелей из Владивостока хотели сдать Роджеру дайв-сертификацию. Нырять-то они ныряли, но официально документированного права на дайверство не имели, а через год мы собирались в Австралию на Большой Барьерный риф. Роджер учил их по-взрослому: с экзаменом, с тренировочными упражнениями, в бассейне внезапно срывал маску и смотрел, что делает ученик. Потом сказал мне: «Андрей будет великим дайвером, Женя будет нырять только за компанию». Уже прошло почти десятилетие, и я могу сказать: Роджер увидел дайверское будущее моих приятелей, еще не начав их учить.
А потом он устроил посвящение своим ученикам. Подобного садистского ритуала я не видел никогда. На обученного Роджер надевал маску с трубкой, без клапанов, самое примитивное оборудование времен Жака Ива Кусто, приказывал вдохнуть, и в трубку заливал водку (замечу, привезенную нами). Влезало туда граммов 250, и это спиртное нужно было втянуть в себя без вдохов и выдохов. Андрей втянул. Роджер плясал от восторга: «Этот экзамен мне сдали только несколько немцев, англичане – ни один, теперь я понимаю, почему русские и немцы воевали так часто: вы все пытаетесь доказать, кто круче».
Исчезнувший…
Семейный швейцарский банк не позволил Роджеру остаться вечно юным революционером. Когда начались проблемы евровалюты, он исчез с моего дайверского горизонта. Семья и дело шикнули на него из Швейцарии: «Возвращайся, молодость кончилась». Не знаю, с женой и дочкой вернулся он к сейфам или один.
На днях получил от него скучную записку: «Работаю директором нашего филиала на Кипре. Надеюсь, Владимир, у тебя нет вкладов на этом острове».
Я ответил: «Надеюсь, ты еще ныряешь…»
Он молчит. Завис в лабиринте валютного кризиса. И, видимо, воздух кончается.
К этому рассказу нужны два терминологических пояснения. Первое – то, что карточная игра преферанс, хотя и называется по-французски, российская по происхождению и духу и ее название означает «выбор, предпочтение» – с одним и тем же набором карт можно объявлять разные варианты игр: беру все, что заказал (т. н. игра), беру, сколько дадите (распасы), не беру ничего (мизер). Мизер стоит дорого, а ошибки на мизере еще дороже. Второе: Whale Shark – китовая акула – никакого отношения к акулам не имеет, это самая большая рыба в море, достигает до 12 метров в длину, питается планктоном, как кит. Пути их миграции не изучены, ученые осторожно предполагают, что основное время жизни китовые акулы проводят на больших глубинах, а иногда приходят к тропическим рифам с до сих пор неизвестными биологам целями.
На тайском острове Самуи на рубеже нулевых владивостокский моряк из ДВМП Андрей Топорков был первопроходцем русского бизнеса и открыл там ресторан «Русская рулетка». Русского в этом ресторане был только триколор да портрет Путина рядом с королем Таиланда, кухня, традиционная для пляжных забегаловок, да плюс на мониторе крутили классику советского кино: «Белое солнце пустыни», «Иронию судьбы».
Забрели мы туда в ночь на 23 февраля, отдали хозяину «передачки» от его друзей из Владивостока, с собой принесли селедку, корюшку и водку, Андрей накрыл стол, но был чем-то занят и убежал, и мы как-то без особого энтузиазма взялись отмечать День защитника Отечества.
Наутро планировали погружения с дайв-центром 5 Star PADI Samui, днем зашли к ним, подобрали амуницию в аренду, но встретили нас не очень приветливо, один из нашей бригады, камчадал Серега Малый, забыл во Владивостоке дайверский сертификат, и пришлось убеждать тамошний стафф, что Сергей не нуждается в курсе обучения за 400 долларов и утопленником не станет. В итоге с нас содрали по 70 долларов за два погружения вместо обычных в Таиланде 40, толком не рассказали, куда пойдем нырять, сообщили только, что в восемь утра 24 февраля мы должны быть на главном пирсе Самуи.
Словом, праздничного настроя не было. Мы потягивали выпивку, прихлебывали суп том-ям и пялились в монитор, где как раз шла «Бриллиантовая рука».
– Мужики, да вы из России! С праздником! – подошедшие к столику оказались из Питера, они поцапались с женами, бросили их в гостинице и отправились отмечать мужской праздник без своих половин. Топорковская «Рулетка» привлекла исключительно грифельным меню на русском языке. В жалобах на любимых, но вредных, в обменах «где были, что видели» бутылка «Русского стандарта» под селедочку из Уссурийского залива быстро испарилась, но тут снова мелькнул занятой Топорков, увидел шумливую питерско-владивостокскую компанию и приволок из ресторанных закромов еще парочку «стволов» российского разлива. «С 23 Февраля, мужчины, это от меня, сам не буду, извините, еще надо заехать кое-куда». Питерские возрадовались гостеприимству ресторатора, расспросили про бизнес и поинтересовались колодой карт, намекая на название ресторана. «Может, пулечку распишем?» Колода в топорковских закромах нашлась, но один из нашей бригады игру эту не знал, другой, самый старший и осторожный, шепнул мне на ухо: «Пляжные каталы…» Поэтому они вдвоем и ушли в гостиницу, напомнив, чтобы не засиживались: «Завтра нырять». А мы с Малым все-таки согласились расписать. По центу за вист.
Играли, естественно, «ленинградку» (в преферансе есть разновидности – сочинская, ростовская и питерская, которые отличаются системами подсчета вистов. – Прим. авт.). Играли долго, цепко, иногда зло, с безумными трехзначными цифрами в горе из-за распасов, но в равном классе. Хотя в преферансе каждый за себя, тут все-таки были земляческие команды, налапничество явное: Петербург против Владивостока. Закончили к 5 утра с практически нулевым результатом – Малый выиграл 10 долларов, я проиграл 8, питерские тоже расплатились друг с другом. Посмеялись боевой ничьей в День защитника Отечества. Пляжными каталами, похоже, оказались и те и другие.
А в восемь были на пирсе. Были мы очевидно помятыми, небритыми и с известным запахом. Приданный нашей группе дайв-мастер оказался словаком, у него было в запасе несколько русских слов, выученных, видимо, в младших классах до распада Чехословакии. Мы ему не понравились.
Катер был набит дайверской публикой под завязку – человек 30. Разноязыкая, разновозрастная группа сидела друг у друга на головах, а мы немного опоздали к восьми и остались без сидушек, пришлось устраиваться на палубных досках рядом с баллонами. Роману Габеру, нашему дайв-гиду, это тоже ужасно не понравилось.
Бойкая итальянка, дайв-гидша, закричала для всех, как только отвязались от пирса: «Идем на Red Rock, затем на Sail Rock, переход полтора часа». Мрачный с похмелья Малый тут же перевел цитатой из Папанова в «Бриллиантовой руке»: «Все меняется. Операцию будем проводить на Белой скале». «Почему не на Черных камнях?!» – подхватили мы хором – фильм же только вчера смотрели – и долго смеялись, еще сильнее перепугав словака Романа.
На Красной скале после укачавшего кое-кого на лодке перехода нырялка оказалась бестолковой и запомнилась только несчастным словаком, который растерял нас в мутной воде, потом собрал и на 35-й минуте, когда в баллонах еще было по сотне атмосфер, заставил всплыть. Мешая русские слова с английскими, он кричал нам на поверхности, что группа должна быть вместе, что никто не должен отплывать от партнера-бадди, что мы – никудышные ныряльщики и ему с нами страшно. «Отомстил нам за танки в Праге в 68-м», – прокомментировал Малый, у которого в баллоне было еще 140, и он мог бы пробыть под водой еще не меньше часа. «А взяли по 70», – меркантильно дополнил я Малого.
На Парусной скале мы все-таки постарались выполнить требования нашего дайв-гида, пошли под воду последними, когда уже все 30 наших соседей по катеру отправились мелкими группами за своими мастерами. Пустили Романа первым и выстроились за ним парами, как в детском саду. Ластами еле шевелили. Замыкал этот детсадовский выход Малый, и на 15-й минуте погружения, когда добрались до дна на 18 метров, именно он поднял голову вверх. Над нами барражировало нечто. Я был рядом, но смотрел вниз, и Малый дернул меня за ласт. Потом начали стучать камешками по баллону, чтобы привлечь ушедших вперед. Роман и наших двое вернулись быстро, словак замахал нам: «Вверх, к объекту», а сам замахал ластами вслед за ушедшими группами, они уж скрылись за обрывом Парусной скалы.
А мы подплыли к ней. Величавое создание, облепленное прилипалами, размеренно открывая свою пасть, шло на глубине метров 12, не обращая никакого внимания на странную мелкоту с желтыми баллонами за спинами. Было в ней метров восемь, не меньше. Я завис под брюхом акулы, и она надвинулась своей пастью в мою сторону, и я понял, что могу поместиться там целиком. Я понятия не имел, что животное это – совсем безобидное, никого не трогающее и не кушающее, но даже рыбы-прилипалы на ней были не меньше метра. Одновременный ужас (а вдруг махнет хвостом по голове?!) и восторг (боже, как подобное может существовать в этом мире?!) охватили меня. Мы были впятером (мы и акула) несколько минут, потом подплыли Роман и другие группы, они окружили акулу плотным кольцом, щелкали вспышками, наводили объективы, я разглядел итальянку, цитировавшую Папанова. Акула никак не реагировала на эту суету, развернулась, пошла немного в глубину, а затем вновь пошла на нацеленные камеры. «Позирует», – подумал я.
Это дефиле длилось минут 15, а потом левиафан ушел к 25 метрам, а потом еще глубже, а воздух уже заканчивался, и мы ушли к поверхности. Всплывали одновременно человек 15, и я увидел, как пожилой дядька выбросил обе руки вверх и завопил: «Вау!»
На катере всю обратную дорогу Роман восхищенно излагал нам свою версию события, что он, ныряющий в этих местах ежедневно уже два года, впервые видел китовую акулу. Его плохое отношение к нам улетучилось мгновенно. В разноязыкой публике кое-кто, не стесняясь, тыкал в нашу сторону пальцем и произносил: «Это русские ее увидели». Итальянка спрашивала, не хочет ли кто-либо купить ее видеозапись. Роман скрылся в сутолоке и вынырнул оттуда с упаковкой пива: «Это вам от нашего дайв-центра. Если бы не вы, мы бы плавали за тем обрывом».
Вечером мы снова играли в преферанс, уже без питерских, в номере. Малый поднял раздачу и вдруг сказал: «Китовая пришла». Положил карты, и мы увидели – мизер без прикупа. Большая удача в преферансе.
Под этой скалой Банзай-Клиф – только камни. Течение тянет в океан, машешь ластами испуганно. И все равно – ныряешь на кладбище. Нет ничего, что бы указывало – ни черепов, ни скелетов. Море поедает органику мгновенно, течения уносят любые истории. И знать не знаешь ни о чем, а тревога за души вне упокоения болтается где-то между сердцем и дном. То ли 20 миллиметров физиологии, то ли 40 метров глубины.
Свалка истории
Сергей Вехов, сайпанский дайв-мастер, татуированный в спецназе в «Халулае» на тогда еще суперзакрытом острове Русский, гонит катер на «свалку». Он работает с японцами, американцами, немцами, австралийцами, у него в катерной команде местные чаморро. Похоже, их прадеды ели людей, а Вехов создает им рабочие места. Есть такой важный пункт в этом налоговом рае Марианских островов под протекторатом США плюс Гуам – делай бизнес с местными, даже если они работать не хотят… Но только русским клиентам, да еще и из Владивостока, он у штурвала обзывает это место «свалкой». Сквозь зубы и волну, пока катер летит, добавляет: «Ну, как у нас Горностай под Шаморой».
Авиарейс Тиниан – Хиросима
«Свалка» по-веховски – под Тинианом. С этого острова улетели два В-29 в августе 1945-го – первый на Хиросиму, второй на Нагасаки. Литературный лауреат всего чего угодно, кроме Нобелевской, Курт Воннегут в своем предсмертном «Времятрясении» писал очень не по-американски: «Прометей украл с небес огонь и дал его людям. Он думал, что они обогреются и приготовят еду. А некоторые до сих пор считают, что огонь был дан, чтобы взорвать к такой-то матери этих маленьких желтых ублюдков в японских городах Хиросима и Нагасаки».
Вехов – сайпанский инструктор PADI № 44707 – не читает Воннегута. Но говорит его словами, когда ведет нас к упавшему Р-9 на главном пляже острова (глубина 10 метров всего): «Когда самолет приблизится к цели, пилот заорет по отсекам бомбардировщика, что всех будут качать, когда они выполнят задание. В-29 «Энола Гей» и женщина, в честь которой он был назван, стали знаменитыми, как кинозвезды, после того, как самолет сбросил свой груз на Хиросиму. В Иокогаме было вдвое больше жителей, чем в Хиросиме и Нагасаки, вместе взятых. Чем больше пилот об этом думал, тем сильнее ему казалось, что его любимая мама никогда не сможет сказать репортерам, будто она счастлива потому, что самолет, которым управлял ее сын, поставил мировой рекорд по массовым убийствам за рекордно короткий срок – сразу». Да, это факт – не литература – планировалась третья ядерная бомбардировка, на Иокогаму.
Вехов простенько рассказывает о том, что называет «свалкой». Аэродром на Тиниане соорудили японцы, оттуда летали Zero и камикадзе в сторону Гуадалканала. На Тиниане до сих пор нет гражданских. Аэродром под «летающие крепости» В-29 в 1944-м после лютого кровопролития на Сайпане освободили легко: американцы с десантных кораблей выгрузили бульдозеры-гусеницы («Катерпиллеры»), удлинили взлетно-посадочную полосу под бомбардировочную авиацию, а все оставленные в бегстве японцами истребители и танкетки сбросили с отвесного обрыва. Тогда охотников за цветметом еще не было… И все это сегодня на глубине 25-29 метров зовется «свалкой».
Сбор боеприпасов
Очень меланхолично после 49-метрового погружения между Сайпаном и Тинианом заходим для изменения состава азота в крови в пустую бухту. Ничего не радует, море плоское, остров обрывистый, надеваю маску – просто поплавать. И вдруг вижу – а глубина метров восемь – пропеллеры, башни танков в морском иле! «Это что?!» – выныриваю. «Это – «свалка», – Вехов краток. «Нырнем?» – «Конечно, подожди еще полчаса». Я барражировал над этим дюралевым кладбищем, Вехов один раз крикнул с борта: «Не падай ниже трех метров на задержке дыхания, иначе на нырялку не возьму». Я умирал от любопытства до команды: «Пошли вниз».
Брифинг Сергея был уникален: «Увидите снаряды, гранаты, патроны – не брать! Они лежат тут 50 лет, могут и взорваться». Я услышал подсказку.
«Свалка» сползает. Под Сайпаном и Тинианом – большие глубины, и вся техника, сброшенная американцами с обрывов, гибнет в пустынных 70-200-метровых пропастях. Подводная археология – это уже технодайвы. Эту войну до сих пор сверхдержавы: Россия, Америка, Япония – переживают, как психологическую травму. А надо бы уже собирать артефакты.
Я вытащил два снаряда от пушки истребителя «Zero». Спрятал их в карманы компенсатора сначала от Вехова, а потом и от американской таможни. Снаряды не взорвались после просушки, и примотанные скотчем к дайверскому редуктору успешно прошли американский и корейский досмотры – мой металохаос вовсе не интересовал досмотровиков, зато все спрашивали: «Где дайверский сертификат?» Тут же предъявлял на пересекаемых границах. Был глуп и молод – могли же попросить и открыть сумочку-то. Никому не советую действовать подобным образом: можно получить уголовные обвинения вплоть до статьи «контрабанда вооружений». Кстати, совершенно справедливые.
Тогда и техника для досмотров была другой, и рейсы были ночными, и досмотровики усталые. Сегодня же читаю в инструкции металлодетектора TS 1262: «Имеются 4 независимые области A, B, C и D. Чувствительность устанавливается в %. Например, «А 90%» помогает избежать в зоне А ложных тревог из-за ключей не в связке, часов, отдельных монет, в то время как крупные металлические предметы вроде ножа или пистолета тут же зафиксируются металлодетектором». Со своим скотчем я предложил службам безопасности самый быстрый способ найти мою историческую контрабанду.
Один из японских снарядов, поднятый мной с глубины 28 метров на тинианской «свалке», нашел достойного адресата – собирателя исторических раритетов, а второй оказался пустышкой: море сожрало тротил.
Сайпан остался японским
Пустышкой остался и нынешний протекторат США над Сайпаном. Основной туристический контингент здесь – японцы. Некоторые отели типа Nikko просто не пускают к своим дверям людей без синего паспорта с золотой хризантемой. Не имеет значения ваше гражданство – сюда приезжают родственники тех, кто во имя императора Хирохито бросился со скалы во время битвы за Сайпан. Их было 20 тысяч. Женщины, дети, старики – они не служили в армии.
Есть на Сайпане и особый японский дайвинг исторического толка. О нем не расскажу – у меня нет паспорта с золотой хризантемой и нужного разреза глаз и цвета кожи. О чем нисколько не сожалею: этот народ испытал такое разочарование в своем тогдашнем предназначении, что за всеми их достижениями наши «неудачи» выглядят вечными и абсолютными победами.
Слово – Нагасаки
«Но я не мог не сказать еще одну вещь. Я сказал, что знаю одно слово, которое доказывает, что наше американское демократическое правительство способно грязно, жестоко, по-расистски убивать безоружных мужчин, женщин и детей, убивать просто так, ни по какой военной необходимости. Я произнес это слово. Это было иностранное слово. Это было слово Нагасаки».
Добавлю к Воннегуту: на Нагасаки летели с Тиниана.
Думаешь, море, вода в котором всегда (и зимой, и летом) 27 градусов – это мило и приятно? Не факт. Знаешь, была такая история, когда некий природоохранный комитет Организации Объединенных Наций взял и назвал Северные Марианские острова самым стабильным местом на планете по температуре воды – там всегда 27 градусов, причем на глубинах метров до 50.
Заметь, что любой здравомыслящий человек задаст тебе и себе вопрос: «А откуда температура 27 градусов на глубине 50 метров?!»
Причем имеющим значение будет число 50, а не 27. И надо будет ответить ему (потому что все равно позже узнает), что Северные Марианские острова – верхушечная часть самого глубокого места на планете Земля, Марианской впадины. Представь себе, ты на острове, где в небольшом расстоянии от берега оказываешься над водной пропастью в 11 тысяч метров! Если ты не умеешь плавать и создашь себе возможность захлебнуться в этом месте, то твое красивое тело с забитыми водой легкими не доплывет до дна в первозданном виде; мягко говоря, то количество горизонтов давления, которое имеется в этом месте, исказит твою утопшую сущность до полного неузнавания. И другого подобного места на планете нет!
Видимо, потому нация, изобретшая харакири, предпочитает посещать Сайпан количествами, достойными для исторических хроник о варварских нашествиях. Правда, скажу тебе честно, статистики о самоутопленных потомках самураев на Сайпане у меня нет; могу сказать только, что приезжает их туда ежегодно 600 тысяч. Подозреваю, что и возвращается назад примерно столько же.
Но знаешь, насколько впечатляет дайверский маршрут из наземного грота («гротто») через пещерные выходы в океан и перемещение к глубоководному лабиринту над пространством в 110 метров! Доберешься до мглы на глубине 25-30 метров, когда над головой гранитный свод, и счастлив! Потому что вот дно, вот потолок, если и не выберешься, то можно крестиками пометить место твоей героической и безрассудной гибели. А вот бездну не пометишь… Спящие тунцы и барракуды в темноте дальних закоулков будут выглядеть вполне достойной процессией для желающего вырвать загубник.
Отходя в сторону от черного юмора, скажу, что Сайпан – место, достойное для испытания человека, который хочет сказать самому себе: «Я видел и перетерпел это».
Видели и перетерпели это тысячи американских и японских солдат и офицеров, яростно топя друг друга в 1944-м. Соседний с Сайпаном остров Тиниан стал аэродромом для двух самых знаменитых авиарейсов ХХ века: Тиниан – Нагасаки, Тиниан – Хиросима (август 1945 г.). Все знают о конечных пунктах и результатах этих полетов, а откуда взлетали и куда возвращались герои атомного холокоста, знаешь? Теперь узнал, и мне приятно, что я сообщил тебе что-то новое.
Добавлю, что поклонникам археологического дайвинга есть что посмотреть на Сайпане. Не египетские муляжи якобы римских трирем, а реальные следы той действительно одной из самых трагических и кровавых битв Второй мировой. Затонувшие истребители, бомбардировщики, крейсера, подводные лодки и даже танки оказались так далеко от транспортных схем сбора металлолома, что до сих пор покоятся на дне в первозданном виде. Предупрежу, однако, что поднимать на лодку гранаты и ленты для крупнокалиберных авиационных пушек не рекомендуется: имелись факты самопроизвольного взрыва этих устройств, мирно пролежавших под водой 60 с лишним лет. Как сказал один мой приятель: «Сначала японцы делали снаряды, а потом «Тойоты» – гарантия надежной работы». А местные жители беспокоятся о другом: военная архаика лежит на верхних склонах Марианской впадины и все, что мало-мальски весит, уже сползло на глубины, недоступные для легких водолазов. Дюралевые стойки, винты самолетов, сгнившую резину шасси еще можно увидеть под водой, а стволы крепостных орудий – уже лишь в музее наверху.
Жизнь наверху, кстати, очень удобна для русского путешественника, как правило, не обремененного знаниями разговорных формул иностранных языков. На Сайпане – все иностранцы. Китайское влияние в XIX веке, японское – в XX, завезенные японскими милитаристами корейские чернорабочие для строительства подземных катакомб, американские победители после 1944 года – все они оказали свое влияние на удивительный интернациональный котел на Сайпане. Так, наверное, через пару сотен лет будет выглядеть человечество в целом. Не хочешь ждать 200 лет, хочешь чувствовать себя равноправным гражданином мира – езжай на Сайпан.
Остров, который находится под официальным дипломатическим и военным протекторатом США, имеет всего два ресторана американского стейк-стиля. Зато десятки (именно десятки!) суши-сашими-баров, корейских кимчи-стоек, китайских лапшевен. Видел даже русский кабак, не зашел – жарко для водки и борща.
В большинстве гостиниц работает русский стафф, в Pacific Island Club – целая диаспора с Сахалина, всегда все разъяснят и покажут. Владивостокский дайв-клуб «Speedy Turtle » уже второй десяток лет работает на Сайпане, их дайв-мастера всегда поймут, что настоящему русскому путешественнику нужно.
А если ты еще не понимаешь смысла археодайвинга и едешь к тропическим водам, чтобы тронуть панцири черепах или слегка струсить перед грацией крупной рифовой акулы, ты гарантированно увидишь и тех, и других. Есть еще одно уникальное место: Eagle Ray City, где собираются от 15 до 40 скатов, похожих на добродушных улыбающихся поросят. Они парят над скалой с быстрым течением, очищая свою пористую кожу от микропаразитов. Дайверов не боятся, я сам трогал одного из них за хвост, скат дернулся, конечно, но током не ударил, они мирные, а я – не паразит.
Течения и океанский прибой – существенные проблемы дайверов в сайпанских нырялках – все-таки нужны и силы, и четкий контроль над дыхательной стратегией, да и с легкими ластами с задником на босу ногу лучше не лезть на тамошние глубины. Аппараты собирают, как правило, на берегу, босиком – без сапог – тащить на лодку оборудование по пояс в воде – дискомфорт. Пластиковые лодки, на которых везут к дайв-пойнтам, – неудобное место для подгонки снаряжения. Волнение на поверхности – практически всегда. Лодки скоростные, пляшут на волне, вода и ветер бьют совсем не тропически, даже гидрокостюм не спасает от охлаждения. Надевать его в лодке перед самим погружением, а не до посадки в лодку не рекомендую ни при каких условиях – неопрен нужно натянуть еще на берегу, как бы ты негативно к этому ни относился и ни желал бы подзагореть за время перехода. Как правило, погружения делаются через борт спиной, ласты вверх, баллон вниз. Если в этом месте течение – никакой подкачки компенсатора, сбора группы на поверхности, плевков в маску. Нужно сразу уходить вниз, а при таком режиме вдруг возникшие проблемы с оборудованием или продувкой ушей придется решать выходом на лодку и отказом от погружения, потому что течение уже утащит всех твоих компаньонов в неизвестном для тебя направлении. Поэтому лучше весь комплект заранее пригнать на берегу. Желательно иметь полотенце. Оно вымокнет сразу же, но ты прикроешь им лицо от очень агрессивного солнца, а если есть предрасположенность к морской болезни, то утеплить пусть и мокрым полотенцем район солнечного сплетения не помешает. Не спасет, но облегчит. Хотя лучше на берегу принять какого-нибудь аэрона. Это естественно, никто не осудит. Хочешь, чтобы грузы были вровень с твоей нейтральной плавучестью, не топили тебя и не надо было погружаться на гребной силе ласт, сопротивляясь выталкиванию, – спроси о чек-дайве: его можно сделать и в бассейне гостиницы. Выглядит внешне глупо, но зато потом будешь чувствовать себя как рыба сам знаешь где. Нужно следить и за компрессионным режимом: погонишься за какой-нибудь черепахой, потом глядь на глубиномер – а уже давным-давно под 50. Прозрачность воды на Сайпане настолько отличается от дайвинга в азиатских морях (том же Таиланде, когда по свету можно определить глубину), что легкие кессонки для самоуверенных дайв-туристов (а русские все такие) – обычное дело для увлекшихся.
Но особая аура близости самой главной глубины планеты, следов войны, сохраненных водой, как будто здесь и сейчас, парящих в двух метрах от тебя скатов, дружелюбного интернационального сообщества на берегу, когда не ты пытаешься разъяснить, а тебя хотят понять, – это суть путешествия на Сайпан. Съездив раз, будешь придумывать, как бы повторить. Вот это точно.
Россия, конечно, морская держава. Кто бы спорил. Россия все что угодно бороздит, в любых глубинах присутствует, льды раскалывает, шельфы осваивает – вообще никого и ничего не боится. А россияне моря боятся. Страна – морская, а народ – сухопутный.
Причем этот народ отдых у моря любит, и чем сухопутнее место обитания, тем больше любовь, но чуть что – испытывает по отношению к морю малообъяснимые фобии, причем массовые. Случись где цунами, и в сумочке отдыхающей барышни рядом с солнцезащитным кремом окажется компактный спасательный жилет, который (если вдруг волна) она и надуть-то не успеет. Модная фобия для пляжей Приморья уже третий сезон подряд – страх нападения акул-людоедов.
19 августа 2011 года
Собственно, это был единственный действительно трагический случай, после которого любого, кто из Владивостока, в Москве или Питере обязательно спрашивают до сих пор: «Как там у вас с акулами?» Тогда на побережье Хасанского района молодой парень был в надувной лодке, а его юная жена окунулась – день стоял невыносимо жаркий, и тут он заметил на поверхности акулий плавник, кинулся в сторону жены, которая не видела угрозы, акула-мако отреагировала по-акульи: юноша потерял кисти обеих рук. Фамилию его не хочу напоминать, ее тогда так затаскали, что от акул пера и сплетен парень пострадал не меньше, чем от той зубастой твари, что вслепую наткнулась на него.
Специалисты морской биологии до сих пор не для микрофонов и телекамер говорят: «Акулы в наших водах были всегда, и этот случай – не нападение, а следствие закона больших чисел: увеличившееся кратно количество отдыхающих сделало большей вероятность столкновения человека и акулы в воде. Близкого, непосредственного столкновения». Примерно как на дороге: больше машин – больше страховых случаев. Не жертв, а помятых бамперов, разбитых подфарников.
Но публичных заявлений с такой логикой от ученых не ждите: не для микрофонов и не для телекамер они же и признаются: «Мы и сами толком мало что знаем…»
С забором – в море
После 2011 года бизнес морского отдыха в Хасанском районе и под Находкой испытал шок: амурский, хабаровский, якутский, биробиджанский турист – тот, что мог на машине добраться до теплых волн – резко пошел на убыль. На пляжах уже в прошлом сезоне начали ставить некие сетчатые заграждения, которые были бестолковы: их то топило водорослями, то срывало при малейшем ветре. Это было такое плацебо (лекарство, которое в реальности ничего не лечит, но в которое верит пациент). Но плацебо было дорогим для «врачей»: несколько сеток за сезон, да еще и с обслуживанием, влетали хасанским курортным дельцам в копеечку. Собирали даже совещания при губернаторе Приморья и вопрошали: «Как быть, что делать? Уходит турист на другие взморья!» Хотели бюджетных финансирований на защиту пляжей от акул.
В этом сезоне нервы не выдержали у серьезного курортного бизнеса. Против нашей северной подводной флоры действенным может быть настоящий морской забор. И оказалось, поставить работающую противоакулью сеть – совсем не значит размотать канат, привязать сетку и навесить поплавки. Это целое гидротехническое мероприятие.
Безопасность – дороже
Первое в этом году противоакулье сооружение установил морской отель «Теплое море» недалеко от Славянки. Дождавшись штилевой погоды, 12 июня к пляжу подошел плавучий кран со Славянкинского судоремонтного завода. «Черноморец-34» – так называется этот морской строитель – поднимает с палубы бетонные блоки, к которым цепями закреплены железные поплавки типа якорных бочек в рейдовых акваториях. Еще раньше водолазы выбросили поплавки-вешки в тех местах, куда надлежит опустить на дно бетонный блок-якорь.
В отличие от Австралии, Южной Африки, Индонезии, где тоже случаются нападения акул на людей и где тоже огораживают пляжи противоакульими сетками, в Японском море песок не коралловый, а флора не рифовая, водоросли, забиваясь в ячею, могут оборвать любую сеть. В годы холодной войны водоросли топили даже противолодочные заграждения. Кстати, тоже металлические – их просто не чистили по многу лет.
Теперь в Хасанском районе огораживание пляжей не считается уже пустой тратой сил и средств. Капитан плавкрана «Черноморец» Игорь Лычагин уже имеет заказы и от других баз отдыха и пляжных фирм.
Стендап и стенд-даун
От федерального телевидения заказы тоже сыплются как из рога изобилия. Фобии привлекают зрителя. А тут еще и экшен: кран, катера, водолазы. Картинку режиссируем под информационные запросы сухопутного россиянина, чтобы и процесс был виден, и объяснения слышны. Но как сказать корреспонденту с подводной камерой свой текст так, чтобы с последней фразой упасть за борт с аквалангом спиной?! Изобретаем съемку двумя камерами друг напротив друга с навесным противошумовым микрофоном. Если взять его в руку, как это делается в обычном появлении корреспондента в кадре, то перед падением его надо будет положить на палубу, а это нарушает целостность «стендапа» – так называется этот прием современного телевидения, когда журналист, стоя (именно стояние дало название термину «стендап») перед камерой и глядя в объектив, рассказывает о том, что происходит. По правилам дайвинга вход в воду делается с надетой маской и взятым загубником. Правила нарушаются в угоду теледраматургии: маска на лбу – зритель должен видеть глаза, загубник у пояса – что с ним во рту-то скажешь? «Мотор! Якоря на дне, сейчас вы увидите противоакулью сетку!» Спиной за борт – стенд-даун состоялся.
Подводная съемка была короткой, вода мутная после дождей, но россиянин всего дальневосточного сухопутья убедился: в Приморье любят море и туристов возле него.