AG: Насколько известно, у вас автомобиля нет. Это принципиальная позиция? – Нет, не принципиальная. Мы как раз собираемся купить что-нибудь японское праворульное.
AG: Вы – замкнутый человек? Насколько вы откровенны, скажем, в достаточно частых интервью? Или предпочитаете раскрывать душу в музыке?
– Душу я открываю, конечно, в музыке, а потом в интервью пытаюсь всех запутать.
AG: С одной стороны, вы однажды ответили на вопрос журналиста, что российское гражданство у вас всего лишь «пока». С другой – ваш ответ другому журналисту, что «будущее за Дальним Востоком и Сибирью, причем не только музыкальное» как будто говорит, что вам не безразлична дальнейшая судьба нашей страны. Это «равновесие духовного состояния»?
– Здоровый сепаратизм – единственно возможная форма патриотизма для дальневосточника. Когда ты за границей – ты русский. Но, живя в России, всегда будешь ощущать себя Far East Man.
AG: Для творческого человека, конечно, свободное время – весьма условное понятие. Как вы считаете, оно у вас есть? Если да – чему вы его посвящаете?
– У меня все время – свободное. Одно из немногих достоинств профессии музыканта – возможность бездельничать в больших количествах.
AG: Как известно, все религии и власти борются за души паствы и подданных. На душу человека воздействует и искусство. Как, по-вашему, это сочетается с нашим самоназванием – «человек разумный»?
– Я не претендую на власть над душами, мне больше нравится считать творчество общением разных парней разных эпох. Вот читаешь Чехова – и общаешься с ним. Он тебе рассказывает историю, ты чувствуешь его юмор. Я был бы рад, если через сто лет кто-то будет слушать мои песни и чувствовать мои эмоции.
AG: Как вы считаете, несет ли ответственность перед людьми человек публичный? Должен ли он осознавать, что своим творчеством и даже просто поведением в быту он формирует общественное мнение?
– Единственное, за что я чувствую ответственность, так это за то, что звучит на моих пластинках. «Битлы» были наркоманами, а Пикассо – сексуальным маньяком, но эти факты никому не мешают восторгаться «Сержантом Пеппером» или «Любительницей абсента». Настоящее творчество и так должно быть предельно интимным, зачем же к художнику лезть в штаны?
AG: Есть ли у вас любимый фильм, любимая книга, любимая картина?
– У меня много любимых фильмов: «Вечное сияние чистого разума», «Почти знамениты», «Фарго», «Искусственый разум», «Школа рока». Нравятся Франсуа Озон, русская классика – комедии Гайдая, телеспектакли Марка Захарова. Как видите, не только эстетское кино. Среди писателей – Селинджер, Джулиан Барнс, Эми Тан. Довлатова часто перечитываю. Он очень тонкий и безумно современный. Среди художников мне, наверное, близки Ван Гог, Поль Гоген и Пикассо. И Энди Уорхолл. Он очень талантливый мошенник, как и должно быть в современном искусстве.
AG: Что в ваших песнях для вас важнее – слова или музыка? Что несет наибольший эмоциональный заряд?
– Для меня важно и то и другое. Эмоциональный заряд несет музыка, но слова – это смысл песни, то, что ты хотел сказать людям. Есть песни, которые я считаю удачными с точки зрения текста, но я могу простить халтуру в словах, если при этом музыка будет безупречной. Пожалуй, музыка для меня первична.
AG: Насколько важно для вас осознание востребованности вашей музыки?
– Важно, конечно. Приятно осознавать свою популярность, тем более если она отлита в большие гонорары и платиновые альбомы. С другой стороны, я знаю себе цену, и знаю, что многие известные музыканты покупают мои пластинки. Так что с удовлетворением амбиций все в порядке. Главный мой критик все равно я сам.
AG: Кем бы вы стали, не будь у вас возможности заниматься музыкой?
– Наверное, музыкальным журналистом. Известно ведь, что все рок-критики – бывшие музыканты-неудачники. Поэтому-то они обычно и восторгаются посредственностями – не могут простить таланта другим.